Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что
он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.
С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь…
черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это
с их стороны хорошая
черта, что
они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Черты лица
его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу
с низших чинов.
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за
ним, но, оборотившись, говорит
с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли другого места упасть! И растянулся, как
черт знает что такое. (Уходит; за
ним Бобчинский.)
Спустили
с возу дедушку.
Солдат был хрупок на ноги,
Высок и тощ до крайности;
На
нем сюртук
с медалями
Висел, как на шесте.
Нельзя сказать, чтоб доброе
Лицо имел, особенно
Когда сводило старого —
Черт чертом! Рот ощерится.
Глаза — что угольки!
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза
их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую
черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Читая эти письма, Грустилов приходил в необычайное волнение.
С одной стороны, природная склонность к апатии,
с другой, страх
чертей — все это производило в
его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого
он путался в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что
он тогда только будет благополучен, когда глуповцы поголовно станут ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ будет назначен Парамоша.
В одном письме она видит
его"ходящим по облаку"и утверждает, что не только она, но и Пфейфер это видел; в другом усматривает
его в геенне огненной, в сообществе
с чертями всевозможных наименований.
Она ходила по домам и рассказывала, как однажды
черт водил ее по мытарствам, как она первоначально приняла
его за странника, но потом догадалась и сразилась
с ним.
И точно,
он начал нечто подозревать.
Его поразила тишина во время дня и шорох во время ночи.
Он видел, как
с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как
с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз
он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал
его. Как истинный прохвост,
он боялся
чертей и ведьм.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как
они смотрят на это. Ты говоришь, что
он с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для
них святыня. Как-то у
них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье.
Они какую-то
черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
Он как бы снимал
с нее те покровы, из-за которых она не вся была видна; каждая новая
черта только больше выказывала всю фигуру во всей ее энергической силе, такою, какою она явилась
ему вдруг от произведенного стеарином пятна.
Особенность Алексея Александровича как государственного человека, та,
ему одному свойственная характерная
черта, которую имеет каждый выдвигающийся чиновник, та, которая вместе
с его упорным честолюбием, сдержанностью, честностью и самоуверенностью сделала
его карьеру, состояла в пренебрежении к бумажной официальности, в сокращении переписки, в прямом, насколько возможно, отношении к живому делу и в экономности.
Степан Аркадьич, всегда милый, понимающий всё
с намека, в этот приезд был особенно мил, и Левин заметил в
нем еще новую, польстившую
ему черту уважения и как будто нежности к себе.
Его наружность была из тех, которые
с первого взгляда поражают неприятно, но которые нравятся впоследствии, когда глаз выучится читать в неправильных
чертах отпечаток души испытанной и высокой.
— Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете,
они помогают, что кричат? А
черт их разберет, что
они кричат? Быки-то
их понимают; запрягите хоть двадцать, так коли
они крикнут по-своему, быки всё ни
с места… Ужасные плуты! А что
с них возьмешь?.. Любят деньги драть
с проезжающих… Избаловали мошенников! Увидите,
они еще
с вас возьмут на водку. Уж я
их знаю, меня не проведут!
— Да, жаль беднягу…
Черт же
его дернул ночью
с пьяным разговаривать!.. Впрочем, видно, уж так у
него на роду было написано!..
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига:
его душа сжилась
с бурями и битвами, и, выброшенный на берег,
он скучает и томится, как ни мани
его тенистая роща, как ни свети
ему мирное солнце;
он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной
черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Максим Максимыч сел за воротами на скамейку, а я ушел в свою комнату. Признаться, я также
с некоторым нетерпением ждал появления этого Печорина; хотя, по рассказу штабс-капитана, я составил себе о
нем не очень выгодное понятие, однако некоторые
черты в
его характере показались мне замечательными. Через час инвалид принес кипящий самовар и чайник.
— А Бог
его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой, — штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув ногою о землю: — Никогда себе не прощу одного:
черт меня дернул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александровичу все, что я слышал, сидя за забором;
он посмеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что.
Какие-то маленькие пребойкие насекомые кусали
его нестерпимо больно, так что
он всей горстью скреб по уязвленному месту, приговаривая: «А, чтоб вас
черт побрал вместе
с Ноздревым!» Проснулся
он ранним утром.
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе
с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал
он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть в городе, там вам
черт знает что подадут!
Кроме страсти к чтению,
он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие
его характерические
черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и носить всегда
с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно было
ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди.
В первую минуту разговора
с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «
Черт знает что такое!» — и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную.
Перед
ним стояла не одна губернаторша: она держала под руку молоденькую шестнадцатилетнюю девушку, свеженькую блондинку
с тоненькими и стройными
чертами лица,
с остреньким подбородком,
с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для Мадонны и какое только редким случаем попадается на Руси, где любит все оказаться в широком размере, всё что ни есть: и горы и леса и степи, и лица и губы и ноги; ту самую блондинку, которую
он встретил на дороге, ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей,
их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй
с дядею Миняем взялись распутывать дело.
— Как же так вдруг решился?.. — начал было говорить Василий, озадаченный не на шутку таким решеньем, и чуть было не прибавил: «И еще замыслил ехать
с человеком, которого видишь в первый раз, который, может быть, и дрянь, и
черт знает что!» И, полный недоверия, стал
он рассматривать искоса Чичикова и увидел, что
он держался необыкновенно прилично, сохраняя все то же приятное наклоненье головы несколько набок и почтительно-приветное выражение в лице, так что никак нельзя было узнать, какого роду был Чичиков.
— Да ведь соболезнование в карман не положишь, — сказал Плюшкин. — Вот возле меня живет капитан;
черт знает
его, откуда взялся, говорит — родственник: «Дядюшка, дядюшка!» — и в руку целует, а как начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги.
С лица весь красный: пеннику, чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа в офицерах, или театральная актриса выманила, так вот
он теперь и соболезнует!
А уж куды бывает метко все то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает
его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы, — одной
чертой обрисован ты
с ног до головы!
—
Они,
черт знает,
с ума сошли со страху: нарядили тебя в разбойники и в шпионы…
На это Плюшкин что-то пробормотал сквозь губы, ибо зубов не было, что именно, неизвестно, но, вероятно, смысл был таков: «А побрал бы тебя
черт с твоим почтением!» Но так как гостеприимство у нас в таком ходу, что и скряга не в силах преступить
его законов, то
он прибавил тут же несколько внятнее: «Прошу покорнейше садиться!»
—
Черта лысого получишь! хотел было, даром хотел отдать, но теперь вот не получишь же! Хоть три царства давай, не отдам. Такой шильник, [Шильник — плут.] печник гадкий!
С этих пор
с тобой никакого дела не хочу иметь. Порфирий, ступай скажи конюху, чтобы не давал овса лошадям
его, пусть
их едят одно сено.
Да ты смотри себе под ноги, а не гляди в потомство; хлопочи о том, чтобы мужика сделать достаточным да богатым, да чтобы было у
него время учиться по охоте своей, а не то что
с палкой в руке говорить: «Учись!»
Черт знает,
с которого конца начинают!..
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать,
с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть, всякую минуту будет бояться, чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто
черт знает что!» Здесь
он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий человек
с капиталом, приобретенным на службе?
«Нет,
черт его возьми! разве начать
с другого конца?» — Так думал Чичиков.
Бессильно
чертил он на бумаге по целым часам рогульки, домики, избы, телеги, тройки или же выписывал «Милостивый государь!»
с восклицательным знаком всеми почерками и характерами.
Попробовали было заикнуться о Наполеоне, но и сами были не рады, что попробовали, потому что Ноздрев понес такую околесину, которая не только не имела никакого подобия правды, но даже просто ни на что не имела подобия, так что чиновники, вздохнувши, все отошли прочь; один только полицеймейстер долго еще слушал, думая, не будет ли, по крайней мере, чего-нибудь далее, но наконец и рукой махнул, сказавши: «
Черт знает что такое!» И все согласились в том, что как
с быком ни биться, а все молока от
него не добиться.
«Ужели, — думает Евгений, —
Ужель она? Но точно… Нет…
Как! из глуши степных селений…»
И неотвязчивый лорнет
Он обращает поминутно
На ту, чей вид напомнил смутно
Ему забытые
черты.
«Скажи мне, князь, не знаешь ты,
Кто там в малиновом берете
С послом испанским говорит?»
Князь на Онегина глядит.
«Ага! давно ж ты не был в свете.
Постой, тебя представлю я». —
«Да кто ж она?» — «Жена моя».
Быть может,
он для блага мира
Иль хоть для славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла
с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною
чертоюК ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
Условий света свергнув бремя,
Как
он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились
его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен,
он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же
черт возьмет тебя...
Хранили многие страницы
Отметку резкую ногтей;
Глаза внимательной девицы
Устремлены на
них живей.
Татьяна видит
с трепетаньем,
Какою мыслью, замечаньем
Бывал Онегин поражен,
В чем молча соглашался
он.
На
их полях она встречает
Черты его карандаша.
Везде Онегина душа
Себя невольно выражает
То кратким словом, то крестом,
То вопросительным крючком.
Траги-нервических явлений,
Девичьих обмороков, слез
Давно терпеть не мог Евгений:
Довольно
их он перенес.
Чудак, попав на пир огромный,
Уж был сердит. Но, девы томной
Заметя трепетный порыв,
С досады взоры опустив,
Надулся
он и, негодуя,
Поклялся Ленского взбесить
И уж порядком отомстить.
Теперь, заране торжествуя,
Он стал
чертить в душе своей
Карикатуры всех гостей.
— А оттого, что позади
его упрячется все войско, и уж
черта с два из-за
его пуза достанешь которого-нибудь копьем!
— В спину тебе шило! — кричала
с бранью толпа. — Что
он за козак, когда проворовался, собачий сын, как татарин? К
черту в мешок пьяницу Шила!
Когда увидела мать, что уже и сыны ее сели на коней, она кинулась к меньшому, у которого в
чертах лица выражалось более какой-то нежности: она схватила
его за стремя, она прилипнула к седлу
его и
с отчаяньем в глазах не выпускала
его из рук своих.
— Мы никогда еще, — продолжал длинный жид, — не снюхивались
с неприятелями. А католиков мы и знать не хотим: пусть
им черт приснится! Мы
с запорожцами, как братья родные…
Когда
он вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря в полуоткрытую дверь, затем перешел к себе. Здесь
он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь, собирался выйти на бак, но вновь задумывался и возвращался к столу,
чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел
его из маниакального состояния;
он повернул ключ, впустив Летику. Матрос, тяжело дыша, остановился
с видом гонца, вовремя предупредившего казнь.
— Слушай, — начал
он решительно, — мне там
черт с вами со всеми, но по тому, что я вижу теперь, вижу ясно, что ничего не могу понять; пожалуйста, не считай, что я пришел допрашивать.
— О, на самой простейшей-с! — и вдруг Порфирий Петрович как-то явно насмешливо посмотрел на
него, прищурившись и как бы
ему подмигнув. Впрочем, это, может быть, только так показалось Раскольникову, потому что продолжалось одно мгновение. По крайней мере, что-то такое было. Раскольников побожился бы, что
он ему подмигнул,
черт знает для чего.
Он рассказал до последней
черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки
с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за
ним студент, передав все, что
они между собой говорили; как
он, преступник, сбежал потом
с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как
он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек.